ГЛАВА XII. СОЛДАТ ВЕЛИКИХ БОЕВ


Ночь. Метель. К перрону станции Всполье весь в клубах пара подошел поезд комиссии ЦК и Совета Обороны, возвращавшейся с Восточного фронта. Сквозь зашторенные окна салон-вагона виднелся свет. Члены комиссии Дзержинский и Сталин еще работали. На столе была разложена большая карта, рядом на стуле кипы документов.

- Председатель Ярославской губчека Лебедев! - доложил секретарь.

В салон вошел статный, широкоплечий мужчина в запорошенной снегом шинели. Шинель старенькая, но ладно пригнанная. Ремни командирского снаряжения подчеркивали строевую выправку вошедшего.

Феликс Эдмундович знал, что Михаил Иванович Лебедев, в прошлом военный моряк, приговоренный к каторге в 1905-м, и один из организаторов забастовки на Ленских золотых приисках в 1912-м, только недавно оправился от тяжелого ранения, полученного при подавлении Ярославского мятежа. И Дзержинский был рад лично познакомиться с ним.

В вагоне было тепло. Лебедев снял папаху, снаряжение, расстегнул шинель и сел к столу.

- Рассказывайте, как дела?

- Плохие дела, товарищ Дзержинский, - отвечал Лебедев, - в штабе Ярославского военного округа заговор. Руководят заговором начальник штаба округа бывший полковник генерального штаба Дробыш-Дробышев-ский, начальник управления артиллерии Смолич и бывший царский генерал-адъютант Янгалычев, последний "Рюрикович", как он себя называет. В заговор втянуто много офицеров.

- Чем же эти ваши заговорщики занимаются? - раздался насмешливый голос Сталина. Он раскуривал трубку и исподлобья смотрел в упор на Лебедева.

- Пока формируют явно ненадежные полки, ставят во главе их белогвардейских офицеров, с тем чтобы по прибытии на фронт эти части переходили на сторону врага. Смолич саботирует снабжение Северного фронта вооружением и боеприпасами. Но главное - они готовят новый мятеж. Намерены захватить Ярославль и открыть дорогу на Москву иностранным интервентам.

- Доказательства? - спросил Дзержинский.

Лебедев достал из портфеля "Дело о заговоре в штабе Ярославского военного округа" и протянул Дзержинскому.

Некоторое время в вагоне царила тишина, прерываемая шелестом страниц да изредка вопросами и репликами Дзержинского и Сталина.

- А почему Ярославская ЧК до сих пор не расправилась с заговорщиками? - спросил Сталин.

- Арестовать руководящих работников штаба без согласия комиссара округа ЧК не может, а он отказывается санкционировать их арест, ссылаясь на указания Троцкого.

Феликс Эдмундович достал из кармана блокнот и написал:

"Поручается председателю Ярославской губчека М. И. Лебедеву в срочном порядке докончить расследованием дело штаба Ярославского военного округа и немедленно приступить к ликвидации такового.

Комиссия Совета Обороны".

Дал подписать Сталину и подписал сам.

Поезд ушел. Той же ночью заговорщики были арестованы и руководители заговора расстреляны. Опасность, нависшая над Северным фронтом, устранена...

Вернувшись в Москву, Дзержинский и Сталин отчитались о своей работе но расследованию причин поражения 3-й Красной Армии под Пермью.

Трудная это была командировка. Создалась угроза прорыва белых к Котласу и соединения их с англо-американскими интервентами, наступавшими от Архангельска. Приходилось не только заниматься расследованием, по одновременно на ходу принимать экстренные меры по укреплению боеспособности армии и наведению порядка в тылу.

Владимир Ильич прислал телеграмму: "Глазов и по месту нахождения Сталину, Дзержинскому. Получил и прочел первую шифрованную депешу. Очень прошу вас обоих лично руководить исполнением намеченных мер на месте, ибо иначе нет гарантии успеха".

Комиссия ЦК и Совета Обороны вернулась в Москву только тогда, когда боеспособность 3-й армии была полностью восстановлена и она вместе с другими армиями Восточного фронта вновь перешла в наступление на Колчака.

Расследование, проведенное Дзержинским и Сталиным, вскрыло серьезные недостатки в управлении армиями из центра. Центральный Комитет одобрил меры, принятые ими на месте, и принял решение произвести проверку деятельности Всероссийского Главного штаба.

Пребывание на Восточном фронте убедило Дзержинского в необходимости слияния фронтовых и армейских чрезвычайных комиссий с органами военной контрразведки (Военконтроль). Такой опыт он уже провел в 3-й армии.

Возвратившись в Москву, Дзержинский немедленно занялся этим делом. По согласованию с Реввоенсоветом республики на базе Военного отдела ВЧК и Военного контроля были созданы единый орган борьбы с контрреволюцией и шпионажем в армии и флоте - Особый отдел ВЧК и особые отделы фронтов, армий, дивизий. 3 февраля 1919 года Феликс Эдмундович подписал проект постановления об особых отделах ВЧК, а 6 февраля это постановление было принято ВЦИК. В оперативном отношении особые отделы были подчинены ВЧК, а поли-тическое руководство их деятельностью возложено на реввоенсоветы и политотделы фронтов и армий.

Первым начальником Особого отдела ВЧК был назначен член коллегии ВЧК Михаил Сергеевич Кедров, член Коммунистической партии с 1907 года, прекрасный конспиратор, к тому же проявивший себя как крупный военачальник на Северном фронте.

Стабилизация на фронтах и снижение активности контрреволюционных элементов внутри страны позволили Центральному Комитету приступить к упорядочению деятельности ВЧК и революционных трибуналов, точнее разграничить их функции.

4 февраля Центральный Комитет партии поручил комиссии под руководством Дзержинского разработать но- вое положение о чрезвычайных комиссиях и ревтрибуналах.

За всеми этими крупными делами Феликс Эдмундо-вич давно забыл о встрече с Лебедевым на станции Всполье, как вдруг пришло письмо от Троцкого. Нарком-военмор и председатель Реввоенсовета республики требовал ареста М. И. Лебедева и предания его суду реввоен-трибунала. Лебедеву предъявлялись все те же обвинения в самоуправстве и дезорганизации работы штаба Ярославского военного округа.

Феликс Эдмундович поставил вопрос о поведении Лебедева на коллегии ВЧК. Для участия в заседании коллегии Троцкий прислал своего заместителя Склянского.

Лебедев доложил дело. Доказательства виновности Дробышевского, Смолина, Янгалычева и других участников заговора в Ярославле были неопровержимы. Промедли ЧК еще неделю, и мятеж вспыхнул бы неотвратимо.

- А как бы вы, как коммунист, поступили на месте Лебедева? - обратился Феликс Эдмундович к Склян-скому.

Склянский только развел руками.

- Поезжайте обратно и спокойно делайте свое дело так же, как и до сих пор, - сказал Дзержинский Лебедеву.

А когда тот вышел, обернулся к своему помощнику Беленькому:

- Председатель Ярославской губчека ходит в рваных сапогах и старой шинели. Надо его одеть как полагается.

В Ярославль Михаил Иванович Лебедев вернулся в новых хромовых сапогах и кожаной куртке.

- Феликс Эдмундович! Эшелон подходит к Москве. Пора встречать, - доложил Беленький, улыбаясь в свои пышные усы.

- Сейчас, сейчас, - откликнулся Дзержинский, торопливо собирая и пряча в сейф бумаги, лежавшие на столе.

Через несколько минут автомобиль председателя ВЧК остановился у Александровского вокзала, и Дзержинский быстрым шагом направился к поезду, доставившему из Швейцарии в Москву группу русских военнопленных и политэмигрантов.

- Зося, Ясенька мой, вот мы и опять вместе, - говорил Феликс Эдмундович, обнимая жену и сына.

- Товарищ Беленький, проводите их в кабинет начальника ОРТЧК1, а я должен заняться прибывшими военнопленными и политэмигрантами.

Беленький взял багаж Дзержинских, и они пошли в транспортную ЧК, первую Чека, с которой пришлось столкнуться Софье Сигизмундовне. Свой "Мекано" Ясик нес сам. Он никому не пожелал доверить подарок отца.

Спустя некоторое время в кабинете появился и Дзержинский.

- Ну вот и все в порядке, - весело сказал Феликс Эдмундович. - Политэмигрантов разместили в Третьем Доме Советов, а военнопленные до отправки по домам поживут в Покровских казармах. А теперь домой!

Дзержинский схватил самый большой чемодан, взял за руку Ясика и заспешил к машине. Рядом шел начальник ОРТЧК и тщетно пытался вырвать чемодан из его рук.

- Оставьте, я сам, - сердился Феликс Эдмундович.

- Не надо, товарищ, - сказала Софья Сигизмундов-на, мягко касаясь руки чекиста, - он не отдаст.

Автомобиль промчался по Тверской и через Троицкие ворота въехал в Кремль.

- Вот. Зосенька, и наша квартира, - говорил Феликс Эдмундович, распахивая дверь в просторную комнату с двумя высокими окнами па втором этаже кавалерского корпуса.

В комнате было все необходимое для жизни: три кровати, стол, шкаф, стулья, даже маленький старинный диванчик с резной спинкой.

Феликс Эдмундович ушел на работу, обещав скоро приехать, а Софья Сигизмупдовна стала разбирать багаж и осваиваться на новом месте. Дверь из комнаты Дзержинских вела прямо в столовую Совета Народных Комиссаров. Слышался звон посуды и голоса столующихся, в комнату проникал специфический "столовский" запах.

"Узнаю Феликса, - вздохнула Софья Сигизмундовна, - никогда он не был практичен в личной жизни".

Феликс Эдмундович появился, по ее понятиям, страш- но поздно, а по его - очень рано, не было и двенадцати ночи.

Софья Сигизмундовна ни одним словом не обмолвилась о беспокоившей ее столовой - не могла же она в самом деле после долгой разлуки омрачать встречу такими пустяками.

Ясик, намаявшись за дорогу, крепко спал. А Софья Сигизмундовна и Феликс Эдмундович проговорили почти до утра и все не могли наговориться.

- Об убийстве Розы Люксембург и Карла Либкнехта мы узнали в пути. Какая подлость! Всю дорогу я не могла прийти в себя.

- Ты знаешь, Зося, как я любил и уважал Розу, - после продолжительного молчания начал Феликс Эдмундович. - Мне пришлось пережить смерть многих товарищей, но ни одна из них не потрясла меня так сильно, как ее смерть.

Феликс умолк. Лунный свет, лившийся в высокие окна кавалерского корпуса, освещал резкие складки на его лице, плотно сжатый рот, суровый взгляд, устремленный ввысь, и страдальческий излом бровей.

Прошло несколько минут, и Феликс Эдмундович снова заговорил:

- Роза была организатором и идейным руководителем социал-демократии Польши и Литвы. Ей вместе с Либкнехтом принадлежит честь создания Коммунистической партии Германии. "Орлом" назвал ее Владимир Ильич. Я повесил портрет Розы у себя в служебном кабинете. Она всегда будет для меня примером преданности делу рабочего класса и интернационализма.

- Феликс, когда я думаю о Розе, то в голове не укладывается, как могло произойти, что ее убийцами стали социал-демократы?!

- Ты еще увидишь, Зосенька, как наши "социалисты" - меньшевики и эсеры помогают белым генералам вешать и расстреливать рабочих, - устало ответил Феликс Эдмундович.

Постепенно жизнь налаживалась. Дзержинскому дали в Кремле небольшую, но вполне приличную двухкомнатную квартиру. Ясик стал ходить в школу. Мальчик вырос в Швейцарии среди поляков-политэмигрантов, хорошо говорил по-польски, неплохо объяснялся на французском и немецком, но совершенно не знал русского языка. Ему помогал сын Якова Михайловича Свердлова - Андрей, или Ада, как его звали тогда в семье. А Софья Сигизмундовна с помощью Клавдии Тимофеевны быстро освоилась с незнакомой и потому порой непонятной московской жизнью.

Только к одному она долго не могла привыкнуть: они с Ясиком мало видели Феликса Эдмундовича. Забежит на несколько минут - и обратно на работу, а то и вовсе не появляется по нескольку дней, только по телефону звонит, узнает, все ли здоровы, не нужно ли чего-нибудь. Умом понимала: время такое, Чека и ночью вынуждена работать, а вот привыкнуть никак не могла.

Легко понять радость Софьи Сигизмундовны, когда однажды в воскресенье Феликс Эдмундович пригласил ее вместе пойти в Большой театр.

Софья Сигизмундовна достала и привела в порядок свое единственное выходное платье, привезенное из Швейцарии, взялась было за одежду Феликса, но, как всегда, услышала: "Я сам".

Феликс Эдмундович надел шинель вместо халата и, подшучивая над своим видом, тщательно вычистил и отутюжил гимнастерку и галифе, навел глянец на сапоги...

В радостном, приподнятом настроении вошли они в ложу Большого театра. Феликс Эдмундович с любовью исподволь наблюдал за Зосей. Для нее, варшавской консерваторки, впервые попавшей в Большой театр, этот день был настоящим праздником. Он смотрел на ее счастливое лицо и мысленно давал слово почаще доставлять ей такое удовольствие.

К концу второго акта в ложу вошел Беленький. Стараясь не шуметь, он что-то прошептал на ухо Дзержинскому.

- Прости, Зося. Я должен ехать на работу.

Потускнел праздник. Исчезло радостное настроение. Софье Сигизмундовпе стало скучно в театре.

Трудно быть женой профессионального революционера-подпольщика. Оказывается, быть женой чекиста не легче.

На рассмотрение Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Дзержинский от имени коммунистической фракции внес проект постановления о реорганизации чрезвычайных комиссий и революционных трибуналов.

Коротко, но ярко рассказал он о деятельности ВЧК за истекшие пятнадцать месяцев. Он говорил о скоплениях в городах старого офицерства, которое поставляло кадры для многочисленных заговоров, хотя часть его и переходит на сторону,Советской власти.

- Для того, чтобы прекратить всякие заговоры, и для того, чтобы разбить эту сплоченную офицерскую массу, нам пришлось действительно быть беспощадными. Красный террор был не чем иным, как выражением воли беднейшего крестьянства и пролетариата уничтожить всякие попытки восстания и победить. И эта воля была проявлена!

Аплодисменты прервали Дзержинского. Когда в зале стихло, он продолжал:

- Теперь этой массы, сплоченной, контрреволюционной, нет. Мы знаем, что почти во всех наших учреждениях имеются наши враги, но мы не можем разбить наши учреждения, мы должны найти нити и поймать их. И в этом смысле метод борьбы должен быть сейчас совершенно иной. Теперь, когда нам нужно выискивать отдельные личности, то их нужно судить, ибо внутри страны уже нет тех контрреволюционных сил, с которыми бы, как с массовым, повторяю, сплочением, нам приходилось бы бороться.

Первый пункт проекта гласил: "Право вынесения приговоров по всем делам, возникающим в чрезвычайных комиссиях, передается реорганизованным трибуналам..." Далее следовали пункты, определяющие состав трибуналов, сроки и порядок ведения следствия, вынесения и обжалования приговоров.

Как грозное предостережение белогвардейским заговорщикам прозвучали слова Дзержинского:

- Но вместе с тем мы не должны убаюкивать себя, мы должны своим врагам сказать, что. если они посмеют выступить с оружием в руках, тогда все те полномочия, которые имела раньше Чрезвычайная комиссия, она будет иметь и дальше!

Проект был принят. В постановлении ВЦИК было предусмотрено предоставление ВЧК "права непосредственной расправы" при наличии вооруженных выступлений, а также в местностях, объявленных на военном положении, "за преступления, указанные в самом постановлении о введении военного положения".

Феликс Эдмундович просил ВЦИК разрешить ВЧК в административном порядке заключать в концентрационные лагеря "господ, проживающих без занятий, тех, кто не может работать без известного принуждения".

И эта просьба была удовлетворена.

Это было 17 февраля 1919 года...

В кабинете Дзержинского собрались члены коллегии ВЧК. В креслах у письменного стола заняли свои привычные места зампреды - Яков Христофорович Петерс и Иван Ксенофонтович Ксенофонтов; на диване и на стульях вдоль стен разместились Мартин Янович Лацис-Судрабс, приехавший с Восточного 'фронта; начальник Особого отдела Михаил Сергеевич Кедров, Варлаам Александрович Аванесов, Александр Владимирович Эйдук, начальник штаба войск ВЧК Константин Максимович Ва-лобуев, Иван Дмитриевич Чугурин, Филипп Дементьевич Медведь, заведующий транспортным отделом Василий Васильевич Фомин, Николай Александрович Жуков, Сергей Герасимович Уралов и Григорий Семенович Мороз.

В маленьком кабинете сразу стало тесно и шумно.

Дзержинский постучал карандашом по столу, призывая к вниманию, и прочитал только что полученную телефонограмму:

1 апреля 1919 г.

"...Совет Обороны предписывает принять самые срочные меры для подавления всяких попыток взрывов, порчи железных дорог и призывов к забастовкам.

Совет Обороны предписывает призвать к бдительности всех работников чрезвычайных комиссий и о предпринятых мерах довести до сведения Совета Обороны.

Председатель Совета Обороны В. Ульянов (Ленин)" 2.

- Товарищи! Мы знаем, почему вновь зашевелились шпионы и диверсанты, агитаторы и подстрекатели мятежей и беспорядков, - заявил Дзержинский, закончив чтение. - Так бывает всегда, когда белогвардейцы предпринимают наступление на внешних фронтах. Сейчас наступил именно такой момент: Колчак наступает по всему Восточному фронту, усилили свой нажим англо-американские интервенты и генерал Миллер на севере, на юге активизировался Деникин, а Родзянко и Юденич, поддержанные английским флотом, белофиннами и бе- лоэстонцами, угрожают Петрограду. На нас лежит ответственность обеспечить безопасность советского тыла. Давайте обсудим, что мы можем и должны конкретно сделать во исполнение предписания Совета Обороны.

Феликс Эдмундович всегда добивался, чтобы каждый член коллегии высказался, дал свое предложение; иногда спорил, доказывал, но, если видел, что товарищ настаивает на своем и уверен в успехе, говорил: "Хорошо, делайте по-своему, но вы ответственны за результат". Дзержинский поощрял инициативу. Так было и сегодня.

Когда приняли решение, попросил слово Аванесов.

- Необходимо разъяснять широким массам проделки враждебных нам элементов так, чтобы массы сами убедились бы в необходимости принять суровые меры, которые мы здесь наметили.

- Товарищ Варлаам правильно ставит вопрос. Чтобы заручиться поддержкой масс, предлагаю опубликовать в печати обращение, объясняющее наши действия, - сказал Дзержинский. - Всего два абзаца. - И он прочел: - "Ввиду раскрытия заговора, ставящего целью посредством взрывов, порчи железнодорожных путей и пожаров призвать к вооруженному выступлению против Советской власти, Всероссийская чрезвычайная комиссия предупреждает, что всякого рода выступления и призывы будут подавлены без всякой пощады". Возражений не последовало. Следующий абзац гласил:

"Во имя спасения от голода Петрограда и Москвы, во имя спасения сотен и тысяч невинных жертв Всероссийская чрезвычайная комиссия принуждена будет принять самые суровые меры наказания против всех, кто будет причастен к белогвардейским выступлениям и попыткам вооруженного восстания".

- По-моему, - забасил Лацис, - последнюю часть, где говорится, против кого будут приняты суровые меры, можно объединить с первым абзацем, а все эти "во имя" и прочая лирика и сантименты вовсе не нужны.

- Вероятно, вы, Мартин Янович, не поняли смысл нашего обращения, - взволновался Дзержинский, - это не "лирика и сантименты", а, если хотите, морально-политическое кредо ВЧК. Народ должен знать, что террор и жестокость - не наш метод, знать, во имя чего мы принуждены прибегать к суровым мерам. Именно это и есть главное в обращении.

Большинство поддержало Дзержинского. Утром кучки людей, толпившихся у свежих, расклеенных на афишных тумбах и стенах газет, читали обращение ВЧК, подписанное Дзержинским. Одни со злобой и страхом, другие с удовлетворением и надеждой.

Прошло около двух месяцев. Дзержинского вызвал Ленин.

Феликс Эдмундович вошел в кабинет через "будку" - так называли сотрудники Совнаркома комнату за кабинетом Ленина, где размещался коммутатор Кремля и телеграфные аппараты, по которым Владимир Ильич мог в любую минуту связаться с командующими фронтами или губернскими властями. Правом прохода через "будку", минуя приемную Совнаркома и обязательный доклад секретаря, пользовались только Свердлов и Дзержинский. Аппаратная напоминала о том, что нет уже дорогого друга и товарища Якова Михайловича. Он умер 16 марта от крупозного воспаления легких.

Владимир Ильич стоял у открытого окна и, казалось, наслаждался ароматом майской зелени. Но когда он обернулся и Дзержинский увидел его усталое, озабоченное лицо, стало ясно, что Ильичу сейчас не до красот природы и что мысли его были где-то далеко от Кремля.

Поздоровались. И Ленин увлек Дзержинского к большой, висевшей на стене карте. На ней синими и красными флажками было отмечено положение советских и белогвардейских войск. Взгляд Владимира Ильича остановился у Петрограда, где синие флажки были воткнуты в точки с обозначениями: 15 мая - Гдов, 17 мая - Ямбург, 25 мая - Псков.

- Вся обстановка белогвардейского наступления па Петроград заставляет предполагать наличие в нашем тылу, а может быть, и на самом фронте организованного предательства, - говорил Владимир Ильич, указывая на карту, - я уже написал об этом в Питер, Сталину, и попросил его принять экстренные меры для раскрытия заговоров, но ему нужно помочь. Прошу вас, Феликс Эдмундович, командировать туда, и как можно быстрее, опытных и энергичных ответственных товарищей из ВЧК.

- Я уже направил туда товарища Петерса. Завтра же командирую Кедрова с группой работников Особого отдела. Петере, как мой заместитель, будет координировать работу чекистских органов в армии, в губернии, на транспорте и руководить всеми операциями.

Ленин просил Дзержинского взять работу петроградских чекистов и направленных из Москвы товарищей под свой личный контроль и предложил вместе подписать обращение к населению.

Воззвание начиналось энергичным "Смерть шпионам!", затем краткое, по-воеиному, изложение обстановки и задачи. Дзержинскому особенно врезалась в память концовка: "Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью на защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами и белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту - в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников" 3.

Феликс Эдмундович взял ручку и молча подписался. Он не хотел изменять ни одной ленинской строки.

Предвидение Ленина о наличии в Петрограде контрреволюционного заговора вскоре подтвердилось. 13 июня 1919 года в фортах Красная Горка, Серая Лошадь и Обручев вспыхнул мятеж. Быстрыми и решительными ударами с моря и с суши в ночь на 16 июня мятеж был подавлен.

По плану заговорщиков мятеж на Красной Горке должен был послужить сигналом к восстанию в Кронштадтской крепости и в самом Петрограде. Но агенты Антанты просчитались. Чекисты, руководимые Петерсом и Кедровым, сумели в короткий срок выявить и взять под свой контроль нити заговора и в ночь на 14 июня нанесли упреждающий удар. Были арестованы главари заговора в Кронштадте и на кораблях Балтийского флота, а при массовых обысках и облавах, проведенных совместно с отрядами рабочих в буржуазных кварталах Петрограда, удалось изъять 7 тысяч винтовок, более 140 тысяч патронов, 600 револьверов и много другого оружия, уже вынесенного из тайных складов и подготовленного к действию. Одновременно оказались под арестом и многие контрреволюционеры.

Очищенная от заговорщиков и шпионов, пополненная свежими войсками, коммунистами, комсомольцами и тысячами рабочих, прибывших из Петрограда и других городов, 7-я Красная Армия 21 июня перешла в наступление и отбросила белогвардейцев от Петрограда.

События в Петрограде, наступление Деникина па юге и контрреволюционные мятежи в других местах вынужда-"ли партию и Советское правительство принимать решительные меры для поддержания порядка в тылу Красной Армии и, в частности, все шире распространять военное положение.

22 июня 1919 года ВЦИК опубликовал декрет "Об изъятии из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении", в подготовке которого деятельное участие принимал Дзержинский. В декрете перечислялись наиболее опасные преступления (принадлежность к контрреволюционной организации и участие в заговоре против Советской власти, государственная измена, шпионаж, диверсии, бандитизм и др.), изымавшиеся из общей подсудности. Чрезвычайным комиссиям предоставлялось "право непосредственной расправы (вплоть до расстрела)" за перечисленные в декрете "доказанные преступные деяния".

На следующий день Дзержинский разослал приказ всем губчека.

"...С изданием настоящего декрета, - писал он, - на ЧК возложены более чем когда-либо тяжелые задачи - очистка Советской республики от всех врагов рабоче-крестьянской России... Все явные и скрытые враги Советской России должны быть на учете ЧК и при малейшей попытке повредить революции должны быть наказаны суровой рукой...

Вместе с этим ВЧК считает нужным указать, что суровое наказание ждет всех тех, кто вздумает злоупотреблять предоставленными ЧК правами. За применение прилагаемого декрета к каким-либо лицам в корыстных целях виновные будут расстреливаться. Ответственность за правильность проведения приложенного декрета возлагается на местные коллегии ЧК в целом и на председателей в частности".

Дзержинский разбирал утреннюю почту. В письме, присланном из Петрограда, говорилось о том, что член коллегии губчека Д. Я. Чудип вступил в интимную связь с некой Свободиной-Сидоровой. За "любовь" приходилось платить. И Чудин по ходатайствам Свободиной-Сидоровой освободил из-под ареста ее сожителя спекулянта Дрейцера, а затем спекулянтов Эменбекова, Баршанско- го, Розенберга, с которых Свободина-Сидорова получила за свое заступничество перед ЧК крупные взятки. Дзержинский пригласил Петерса:

- Яков Христофорович, вы недавно вернулись из Петрограда. Что вы можете сказать о Чудине?

- Коммунист, хороший работник, отлично действовал, когда мы проводили массовые операции в Петрограде в период мятежа на Красной Горке.

- Прочтите это, - Дзержинский передал Петерсу письмо.

- Невероятно! - воскликнул Петере, ознакомившись с его содержанием. - А вы не допускаете, Феликс Эд-мундович, что это клевета?

- К сожалению, похоже на правду. Много конкретных данных, которые легко проверить. Клеветники так не поступают.

И Дзержинский отправился в Петроград, чтобы лично разобраться с этим делом.

Чудин молча сел на предложенный стул, прочел письмо, взглянул в глаза Дзержинского и сразу отвел свои.

Феликс Эдмундович испытующе смотрел на Чудина. Готовясь к этой встрече, он все еще надеялся, что Чудин возмутится и опровергнет обвинения, но в его мимолетном взгляде Дзержинский не прочел ничего, кроме тоски.

- Правда?

- Правда, - ответвел Чудин.

- Оружие на стол!

Чудин покорно снял ремень с кобурой, положил перед Дзержинским.

Феликс Эдмундович почувствовал отвращение к этому человеку с посеревшим лицом и опустившимися плечами. Начинала душить тяжелая волна гнева. Но вспылить, разрядиться гневом нельзя. Перед ним сидел арестованный, и служебный долг повелевал быть с ним "гораздо вежливее, чем даже с близким человеком" (Дзержинский помнил свои инструкции).

Усилием воли Дзержинский заставил себя продолжать допрос.

Пока Дзержинский допрашивал Чудина, были арестованы Свободина-Сидорова и освобожденные Чудиным спекулянты. Показаниями обвиняемых и всеми обстоятельствами дела вина Чудина была установлена с полной несомненностью. Комиссия в составе трех членов ВЧК я трех членов Петроградской губчека под председательством Дзержинского единогласно постановила: Д. Я. Чудина расстрелять.

В приговоре Дзержинский записал: "...вина Чудина усугубляется еще тем, что он, состоявший несколько лет в рядах Коммунистической партии и занимавший такой ответственный пост, как пост члена Чрезвычайной комиссии, не мог не понимать, как предательски он нарушает интересы партии и злоупотребляет доверием своих товарищей по ЧК".

Приговор подписан и объявлен обвиняемому. Увели Чудина, разошлись по своим делам члены комиссии. Дзержинский остался один.

Тяжело подписывать смертный приговор, брать на себя ответственность за лишение человека жизни. Вдвойне тяжело приговорить к высшей мере наказания того, кто еще вчера был твоим товарищем по партии, по работе...

Да, трудна и опасна работа чекистов, и соблазны встречаются перед ними на каждом шагу. Тогда, когда они, сами голодные, находят при обыске запрятанное продовольствие или драгоценности, или когда контрреволюционеры и спекулянты сулят им крупные взятки, или, наконец, вот так, как получилось у Чудина. Надо бы написать по этому поводу хорошее письмо всем чрезвычайным комиссиям.

И Дзержинский тут же, пока не прошла острота мыслей, набрасывает черновик:

"...Чтобы чекист мог выполнить свои обязанности и оставаться твердым и честным на своем пути, для этого необходима постоянная товарищеская поддержка и защита со стороны председателя, членов коллегии, заведующих отделами и т. п. Чекист может только тогда быть борцом за дело пролетарское, когда он чувствует на каждом шагу себе поддержку со стороны партии и ответственных перед партией руководителей. Но, с другой стороны, слабые на искушения товарищи не должны работать в ЧК...

Чтобы выполнять свои обязанности для революции, чтобы быть в состоянии защищать и оказывать поддержку своим сотрудникам в их тяжелой борьбе, для этого ЧК должна беспощадно и неуклонно отбрасывать от себя слабых и наказывать жестоко совершивших преступление".

В Москве надо будет обязательно посоветоваться с Ксеиофонтовым. Иван Ксенофонтович человек большой души, пусть он первый из членов коллегии скажет свое слово. И на документе Дзержинский приписал: "Тов. Ксе-нофонтову. Ваше заключение, нужен ли такой циркуляр. Ф, Д.".

Под утро пришел комендант, доложил об исполнении приговора. Вместе с Чудиным были расстреляны соучастники его преступлений Свободина-Сидорова и Дрейцер.

Перед Дзержинским лежало дело "Национального центра". Сегодня ночью ВЧК приступит к ликвидации этой контрреволюционной организации, и Феликс Эдмун-дович еще раз изучает материалы; надо все заранее взвесить и предусмотреть, чтобы в ходе операции не дать врагу ускользнуть или уничтожить улики.

Вошел секретарь.

- Феликс Эдмундович, в бюро пропусков Жилин Иван Яковлевич, просится к вам.

"Жилин. Что-то очень знакомое". И вдруг вспомнилось: Нолинск, "среды" в светелке у Никелевой.

- Пусть пройдет!

Через несколько минут Дзержинский шел навстречу старому товарищу по первой своей ссылке. Обнялись, расцеловались. Феликс Эдмундович усадил Жилина у стола, сам сел напротив.

Как изменился Иван Яковлевич! Постарел, похудел, вид болезненный. Встретил бы на улице, вероятно, не узнал бы этого удалого гитариста и запевалу.

- Я к тебе за помощью, - взволнованно заговорил Жилин, - помнишь, с чего начинается письмо ЦК "Вес па борьбу с Деникиным!"? Там написано: "Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции" 4. Это Ильич написал, нам-то с тобой известно, что он автор этого письма.

Дзержинский вопросительно посмотрел на Жилина, силясь понять, какой помощи ждет от него Иван Яковлевич и при чем тут письмо ЦК.

- Так вот, - продолжал Жилин, - в этот критический момент меня не хотят взять в армию. Врачи, ви- дите ли, признают негодным к военной службе! Это в то время, когда деникинцы топчут мою родную воронежскую землю!

- Но я же не доктор, - возразил Дзержинский. - Может быть, тебе и в самом деле нельзя на фронт.

- Чепуха! Работать могу, значит, и воевать тоже сумею не хуже других. Да я здесь скорее помру, а там, если и погибну, так с музыкой! - И Дзержинский увидел, как по-молодому озорно сверкнули глаза Жилина.

Феликсу Эдмундовичу было близко и понятно стремление старого подпольщика. Дела на Южном фронте были пока плохи, и партия напрягала все силы, чтобы остановить врага, рвущегося к Москве.

- Так ты, Иван Яковлевич, говоришь, что сам из Воронежа?

- А как же! Всю молодость там провел. И в партию там вступил, и в ссылку в девяносто восьмом оттуда пошел, - отвечал Жилин.

- Нам как раз нужен начальник особого отдела в 8-ю армию, она действует на Воронежском направлении. Пойдешь?

- В 8-ю армию с удовольствием. Но почему так сразу начальником? У меня же никакой подготовки к вашей работе нет.

- Ну это ты брось. Мы с тобой, Иван Яковлевич, одну школу проходили - тюрьмы и ссылки. Могу тебе по секрету признаться, подготовка неплохая. По своему опыту знаю.

- А кто же будет моим непосредственным начальником? - поинтересовался Жилин.

- Я, - ответил Дзержинский. - Вот только что перед твоим приходом фельдъегерь привез.

И Феликс Эдмундович передал Жилину приказ Реввоенсовета республики от 27 августа 1919 года о своем назначении председателем Особого отдела ВЧК.

- После прорыва фронта 14-й армии и выхода в наши тылы казачьего корпуса генерала Мамонтова Центральный Комитет признал необходимым, чтобы я, как член ЦК и председатель ВЧК, возглавил и Особый отдел, - пояснил Дзержинский.

- Ну в таком случае согласен! - Жилин шутливо развел руками. Дзержинский снова заметил озорные искорки в его глазах и узнал прежнего, нолинского Жилина.

- Прекрасно! Сегодня же постараюсь провести твое назначение через Оргбюро.

- Последний вопрос, и я не буду больше отнимать твое драгоценное время, - сказал Иван Яковлевич, поглядывая на висевший за спиной у Дзержинского плакат: "Дорога каждая минута". - Когда ехать и у кого я могу получить инструктаж о своих задачах и организации работы?

- Задачи в общей форме определены в том же письме ЦК, с которого ты сам начал наш разговор. - Дзержинский взял лежавший на столе четвертый номер "Известий ЦК РКП (б)", нашел нужную страницу и прочел: - "Наше дело - ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартийных, меньшевиков, эсеров, "выступающих" (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т. п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или довести дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян? Выбор не труден.

Вопрос стоит так и только так" 5.

Ну а подробный инструктаж получишь перед отъездом. Кстати, - продолжал Дзержинский, - Особый отдел ВЧК собирается сегодня ночью навестить одного кадета. Приходи сюда к 10 часам вечера, поедем вместе. Вот и получишь первый наглядный инструктаж.

В половине десятого Иван Яковлевич был уже в приемной председателя ВЧК. Решил, что лучше подождать, чем опоздать.

- Садитесь, товарищ Жилин, - приветливо встретил его секретарь. - Феликс Эдмундович на заседании коллегии Народного комиссариата внутренних дел, но к 10 часам обещал обязательно приехать.

Секретарь, видимо, был предупрежден Дзержинским о приходе Жилина.

- Достается вашему председателю, - говорил Жилин, устраиваясь на диване, - член Центрального Комитета и Оргбюро, член Президиума ВЦИК, народный комиссар внутренних дел, председатель ВЧК, а теперь еще и председатель Особого отдела. Как только успевает!

- Прибавьте еще: председатель Московской губернской чрезвычайной комиссии, участие в работе Совнаркома, Совета Обороны, ЦИК польских групп и в различных комиссиях. И, представьте, успевает, - улыбнулся секретарь.

Разговор был прерван появлением Дзержинского. Он быстрым шагом прошел в кабинет, пригласив с собой Жилина.

- А мы только что говорили о твоих многочисленных обязанностях, - сказал Жилин.

- В ближайшие дни к ним прибавится еще одна: член Комитета обороны города Москвы и Московского укрепрайона, - ответил Дзержинский. - А как я с ними справляюсь, - предвосхищая вопрос, продолжал он, - так ведь я не один работаю. У меня много прекрасных помощников, надо только их правильно использовать. Взять, к примеру, членов коллегии ВЧК. Петере умница, хороший организатор, волевой человек. Он у нас ударная бригада ЧК, если хочешь, пожарная команда, бросаем туда, где горит - то в Киев, то в Петроград, В Москве он возглавляет объединенный штаб по борьбе с контрреволюцией, а сейчас, вероятно, придется направить в Тульский укрепрайон; второй мой зам Ксенофон-тов, человек исключительного трудолюбия, исполнителен до педантичности. Мне часто приходится отсутствовать, то в отъездах, то на различных заседаниях; Ксенофонтов всегда на месте, все нити от различных звеньев аппарата ВЧК сходятся к нему. Он подлинный начальник штаба ВЧК, любой вопрос, который ему поручишь, разработает досконально; Лацис - этого медведя посылаем туда, где нужна твердая рука. Владимир Ильич считает Лациса надежнейшим и преданнейшим товарищем; по его предложению Лацис в прошлом году был назначен председателем ЧК на чехословацком фронте, а сейчас мы его послали на Украину, там, как вы знаете, кишмя кишат банды. Лацис может иногда перегнуть палку, но, если вовремя поправить, прекрасный работник, - добавил, немного подумав. Дзержинский.

- Или вот Уралов, один из самых молодых членов коллегии. Энергичный, грамотный работник. Колчака мы бьем и гоним. В ближайшее время освободим Урал и Сибирь. Там предстоит огромная работа по организации местных ЧК и вылавливанию остатков белогвардейщины. Вот и пошлем туда уполномоченным ВЧК Уралова и да- дим ему широкие права, не может же он оттуда по всякому вопросу испрашивать санкцию ВЧК.

Раздался телефонный звонок. Из телефонной трубки донеслось: "Гость пришел".

- Пора! - сказал Дзержинский.

Через несколько минут автомобиль остановился в начале Трубного переулка, а Дзержинский и Жилин, встреченные чекистами, направились к дому на углу Трубного и Неопалимого переулков.

Хозяин дома (и еще многих домов) Николай Николаевич Щепкин, или "дядя Кока", как его называли в своей конспиративной переписке белогвардейцы, видный деятель кадетской партии, бывший член Государственной думы, а ныне председатель контрреволюционной организации "Национальный центр", принимал Павла Марковича Мартынова, игравшего роль связного между ним и курьером, прибывшим из Екатеринодара 6 от Деникина. Когда в доме неожиданно появились чекисты, Щепкин еще не успел извлечь из тайника материалы, подготовленные для отправки в штаб белых. По заведенному порядку Мартынов сначала докладывал "дяде Коке" о том, как прошла предыдущая передача.

Увидев Дзержинского, Щепкин вначале побелел от испуга, но, вспомнив, что улик в доме нет никаких, а тайник надежный, пришел в себя и не без злорадства наблюдал за ходом обыска.

И действительно, тщательный обыск в доме и личный обыск Щепкина и Мартынова ничего не дали. Дзержинский нервничал. Почта должна быть здесь, об этом косвенно свидетельствует и появление Мартынова, роль которого чекистам была известна, а найти не могут. Шло время, Щепкин держался все более самоуверенно, разыгрывал оскорбленную невинность, а Мартынов, если бы и хотел, не мог ничего сказать, так как действительно не знал, где хранятся документы.

Феликс Эдмундович, взяв с собой двух сотрудников, вышел во двор. Вышел за ним и Жилин. Осмотрели все карнизы, наличники и подоконники, заглянули под крыльцо и тоже ничего не нашли. И тогда взгляд Дзер-яшнского задержался на поленнице дров. Поленница как поленница, по краям дрова сложены в клетку, посередине лежат ровно и плотно до самого верха. Видно, что из этой поленницы дров не берут, заботливый хозяин приготовил эти дрова к зиме. Но почему в таком случае на траве угадывается еле заметная стежка-тропочка, ведущая к правой стороне поленницы? Дзержинский подошел к дровам, к тому месту, куда подвели следы, дернул за полено, и... оно оказалось значительно короче других.

- Разобрать! - приказал Дзержинский.

Не прошло и минуты, как из устроенного в дровах тайника была извлечена железная шкатулка с документами.

Увидев Дзержинского со шкатулкой в руках, "дядя Кока" опустил голову. Самоуверенность куда-то улетучилась, и он без препирательств подписал протокол обыска.

На Лубянке Дзержинского и Жилина дожидались Варлаам Александрович Аванесов и сотрудник Особого отдела ВЧК Федор Тимофеевич Фомин. Они только что прибыли с обыска у другого главаря "Национального центра", А. Д. Алферова.

- Вот, Феликс Эдмундович, наши трофеи, - докладывал Аванесов, - это список, по-видимому, членов организации. Я обнаружил его внутри пресс-папье, между крышкой и корпусом. А это товарищ Фомин нашел в старых брюках Алферова. - С этими словами Аванесов передал Дзержинскому записную книжку арестованного. - А какой фокус в ней содержится, пусть Фомин сам расскажет.

- Взгляните, Феликс Эдмундович, в книжке среди других попадаются такие записи: "Виктор Иванович - 452руб. 73коп.", "Владимир Павлович - 435руб. 53коп." и другие в том же духе. Не то Алферов им должен, не то они ему должны. Странным мне показались эти кредитные операции, да и фамилий почему-то нет, на код похоже.

Тут Фомин приостановился, осмотрел всех и выложил свой "фокус".

- Для проверки я взял да отбросил все рубли и копейки и попросил телефонистку соединить меня с номером 4-52-73. Отзывается Виктор Иванович, прошу его срочно приехать к Алексею Даниловичу. Приехал. Остальных решили пока не трогать.

Феликс Эдмундович внимательно рассмотрел маленький листок тонкой бумаги, на котором мелкими буквами были написаны фамилии и инициалы, увидел среди них несколько уже знакомых ему по материалам ВЧК, полистал записную книжку, и лицо его просияло: - Теперь они все в наших руках! Содержание шкатулки, найденной у Щепкина, тоже представляло большой интерес. Там были письма, полученные от членов "Национального центра" Н. И. Астрова, В. Степанова и князя Долгорукова, состоявших при штабе Деникина, и ответные письма Щепкина, касающиеся состояния организации и планов заговорщиков в Москве. Найденные в шкатулке свежие сведения о составе, дислокации, вооружении Красной Армии и стратегических планах советского командования, подготовленные к отправке в штаб Деникина, Дзержинский распорядился направить на заключение в Реввоенсовет.

Вскоре пришел ответ. В своем заключении член Реввоенсовета республики Сергей Иванович Гусев подтвердил большую точность сведений, собранных белогвардейскими шпионами. Сведения о состоянии артиллерии Южного фронта расходились со сводкой, имевшейся в Реввоенсовете, всего на четыре орудия да немного не совпадали по калибрам. Но еще "неизвестно, чьи сведения ближе к истине", писал Гусев, официальные советские или шпионские.

Сергей Иванович Гусев, работавший вместе с Дзержинским в Московском комитете обороны, не ограничился направлением в Особый отдел ВЧК официального заключения. Он поздравил Феликса Эдмундовича с крупной победой.

- Трудно себе представить все ужасные последствия, - говорил он, - если бы эти сведения попали к Деникину!

Аресты и материалы, изъятые у членов "Национального центра", повели к раскрытию связанной с ним крупной военной контрреволюционной организации - "Штаба добровольческой армии Московского района". Члены военной организации "Национального центра" работали на руководящих постах во Всероссийском Главном штабе Красной Армии и во многих военных учреждениях и школах.

Кроме снабжения Деникина шпионскими сведениями, заговорщики ставили своей целью поднять восстание и открыть фронт Деникину.

- Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио, и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии, - докладывал Дзержинский Московской городской конференции РКП (б) 24 сентября 1919 года.

- Они предполагали начать выступления в Вешняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе... Они были настолько уверены в победе, что заготовили даже целый ряд воззваний и приказов...

Указав далее на недочеты в работе советского аппарата, выявленные следствием, Феликс Эдмундович закончил доклад словами:

- Успешность нашей борьбы с заговорами возможна, если все намеченные меры встретят поддержку со стороны каждого партийного товарища в повседневной жизни.

Конференция подтвердила все постановления Комитета обороны и одобрила его политику. "Вместе с тем, - говорилось в резолюции, - конференция приветствует ВЧК за ее энергичную деятельность в деле уничтожения контрреволюционных гнезд в сердце революции".

Веселый и оживленный вернулся Дзержинский с конференции. Рассказал товарищам о новой высокой оценке деятельности ВЧК. Радовало и письмо с фронта, полученное от Жилина. Иван Яковлевич писал о том, что разгром белогвардейцев в Москве в момент, когда дени-кинцы ведут наступление на Орел и Воронеж, нашел живой отклик на фронте: прекратились панические разговоры о предательстве в штабах, те из военспецов, которые чуть ли не в открытую занимались саботажем, опустили хвосты, стараются изо всех сил, доказывая свою лояльность; политработники используют газетные сообщения о ликвидированных ВЧК заговорах для поднятия боевого духа и дисциплины в войсках.

Жилину особенно понравилось одно место в опубликованном в газетах обращении ВЧК "Ко всем гражданам Советской России": "Рабочие! Посмотрите на этих людей! Кто собрался вас продать и предать? Тут и кадетские домовладельцы, и "благородные" педагоги со шпионским клеймом на лбу, офицеры и генералы, инженеры и бывшие князья, бароны и захудалые правые меньшевики. Князь Андронников, друг Распутина и Николая, обвинявшийся в германском шпионаже, кадет Щепкин, председатель "Национального центра", генерал Махов, барон Штремберг и меньшевик Розанов, попавший в за- саду на квартире истинно русского шпиона Вильгельма Штейнингера, - все смешалось в отвратительную кучу разбойников, шпионов, предателей, продажных слуг английского банка..."

"Узнаю твою руку, дорогой Феликс Эдмундович. Это ведь прямо поэма в прозе, а ты еще в Нолинске слыл поэтом" - так Иван Яковлевич заканчивал свое письмо.

Огромной силы взрыв разрушил особняк графини Уваровой в Леонтьевском переулке, где помещался Московский комитет Российской Коммунистической партии. Бомба была брошена прямо в зал заседаний, где в тот момент проходило собрание партийного актива, лекторов и агитаторов.

Дзержинский с группой чекистов прибыл к месту взрыва одним из первых. Пожарные уже тушили пламя. Поднятая по тревоге дежурная часть батальона ВЧК устанавливала оцепление, оттесняла толпу зевак.

Феликс Эдмундович обошел здание. Фасад со стороны Леонтьевского пострадал сравнительно мало, но зато от половины дома, выходившей на Чернышевский переулок, почти ничего не осталось. В полу зала заседаний зияла огромная брешь, две толстые балки переломаны, желез-ная крыша сорвана и отброшена в сад, туда же вывалилась вся задняя стена дома.

Прервав заседание, прибежали в Леонтьевский депутаты пленума Моссовета и включились в спасательные работы.

Мимо Дзержинского несли убитых и раненых. Мелькнули знакомые черты. Феликс Эдмундович остановил носилки. Сомнений не было, на них лежал изуродованный труп секретаря Московского комитета партии Загорского. Еще один товарищ пал от руки врага. Дзержинский особенно сдружился с Загорским за время совместной работы в Комитете обороны. Только вчера Владимир Михайлович выступал на конференции с обзором деятельности Московского комитета обороны, а сегодня...

Чекисты осматривали место происшествия, пытаясь по следам и опросу очевидцев установить картину преступления и приметы террористов. Дзержинский тяжело вздохнул и направился к ним.

В стороне длинный скорбный ряд жертв. Рядом с За- горским лежат: сотрудница губернского комитета РКП (б) Волкова Мария; командир полка 1-й Московской дивизии Титов Григорий Васильевич, рабочий-маляр, коммунист с 1912 года; бывший политкаторжанин Сафонов Александр, член Реввоенсовета 12-й армии; секретарь железнодорожного райкома РКП (б) Николаева Анфиса Федоровна. Всего 12 убитых.

Пятьдесят пять раненых были отправлены в больницы или получили помощь на месте. Среди них Е. М. Ярославский, А. Ф. Мясников, М. С. Ольминский, Ю. М. Стек-лов, М. Н. Покровский и другие видные партийные и советские работники.

Никто не сказал Дзержинскому ни слова упрека. Но ему-то казалось, что и мертвые и живые смотрят на него с немым укором. Опять, как и год назад, после покушения на Ильича, его гложет мысль: "Недоглядели, прозевали". Вспомнил, что на этом собрании должен был выступать Владимир Ильич... Сердце похолодело от мысли, что могло бы произойти, если бы Ленин не задержался случайно в Моссовете.

Но предаваться горю и заниматься самобичеванием не было времени. Дзержинский все силы МЧК бросил на розыск преступников. Вскоре выяснилось, что взрыв подготовлен и осуществлен контрреволюционной организацией, именующей себя "Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан", в который входили "анархисты подполья" и группа левых эсеров, возглавляемая Донатом Черепановым, более известным в "комитете" под кличкой "Черепок". Во главе "комитета", или "штаба", как он иначе именовался, стоял анархист Казимир Ковалевич, хорошо известный чекистам по делу ограбления "Центротекстиля" и другим крупным "эксам"7.

МЧК выявила в Москве несколько конспиративных квартир, принадлежавших анархистам. За квартирами установили наблюдение, а затем организовали там засады. На квартире в Глинищевском переулке удалось задержать одиннадцать человек, и среди них Гречанинова (он же Гречанников, он же Гречаник) и Цинципера, непосредственных участников взрыва. На квартире по Рязанскому шоссе попалось еще семь.

Некоторые анархисты при аресте оказывали отчаянное сопротивление, пытались бежать, стреляли в чекистов, бросали гранаты. В этих схватках были убиты Казимир Ковалевич и Петр Соболев, тот самый, который бросил полуторапудовую бомбу в зал заседаний МК. Были убиты или арестованы почти все главари и активные члены "повстанческого штаба" и организации анархистов подполья. Но считать эту контрреволюционную организацию разгромленной чекисты не могли. В ходе следствия выяснилось, что анархисты подполья, кроме взрыва в помещении Московского комитета, готовили взрыв в Кремле и еще несколько террористических актов. Приближалась вторая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, а найти мастерскую, где хранилась взрывчатка и изготовлялись бомбы, не удавалось. Не удавалось раскрыть и подпольную типографию. Все это очень волновало Дзержинского и чекистов, занимавшихся расследованием.

- Интересующие нас адреса, несомненно, должен знать Гречанинов. Он среди анархистов фигура: прибыл от Махно, руководитель многих "эксов", непосредственный участник взрыва в Леонтьевском переулке, - докладывал Дзержинскому старый большевик Василий Николаевич Манцев, назначенный недавно председателем Московской чрезвычайной комиссии.

Дзержинский решил сам поговорить с Гречаниновым.

Гречанинов вел себя нагло, назвать имена и адреса своих сообщников, оставшихся на свободе, отказался наотрез.

- Напрасная бравада, Гречанинов, всю Москву перероем, каждый дом обыщем, а все равно всех переловим, - сказал Дзержинский.

- А разве под Москвой нельзя жить? - с ухмылкой ответил бандит.

Когда Гречанинова увели, Дзержинский обратился к Манцеву:

- Василий Николаевич, прикажите вести дальнейшее расследование в направлении выявления конспиративных квартир, занимаемых анархистами в подмосковных поселках. - И, подумав, добавил: - Вернее всего, дач. Для своих целей они должны арендовать всю дачу целиком.

- А вы не думаете, Феликс Эдмувдович, что Греча- нинов толкает нас на ложный путь, хочет заставить распылить силы?

- Нет, я видел его глаза, он не врет, - твердо ответил Дзержинский.

Снова началась кропотливая работа над архивными материалами и упорные допросы арестованных.

Первым раскрыл карты Афанасий Тямин. Он не совершил серьезных преступлений и надеялся чистосердечными показаниями заработать снисхождение. Манцев положил протокол его допроса на стол Дзержинского.

"Типография, а может быть, и адские машины находятся на даче в Краскове по Казанской железной дороге, - читал Дзержинский. - Эту дачу дал подпольщикам некто Падевич, служащий Продпути (у Ильинских ворот). Вероятно, на даче есть Таня (жила на Арбате, 30, 58), затем наборщик Паша, Митя, может быть, Соболев, Азов, Барановский. Прислуживает на даче девушка, которая не связана совершенно с подпольщиками и находится лишь в услужении".

- Спасибо, Василий Николаевич!

Дзержинский почувствовал, как тяжелый камень свалился с его груди.

В ночь на 5 ноября отряд чекистов под руководством Манцева и начальника отдела МЧК по борьбе с контрреволюцией Станислава Адамовича Мессинга оцепил дачу. При попытке проникнуть внутрь анархисты открыли огонь. Ожесточенная перестрелка продолжалась около двух часов, а затем сильный взрыв поднял дачу в воздух.

Когда дым и пыль рассеялись, чекисты нашли на месте, где была дача, обгоревшие части типографского станка, оболочки бомб, револьверы и несколько трупов. Все, что осталось от "анархистов подполья" и "Штаба революционных партизан".

Склад динамита в поселке Одинцово был взят тихо, без всяких осложнений.

После взрыва в здании Московского комитета новый поток 'писем и резолюций хлынул в ВЧК и центральные партийные и советские органы. В ответ на акты массового террора трудящиеся требовали снова применить массовый террор к врагам Советской власти.

Положение на фронтах резко изменилось. В битве под Орлом было положено начало разгрома Деникина, а в боях за Воронеж Буденный наголову разгромил лучшие, наиболее маневренные соединения деникинской армии - конные корпуса Шкуро и Мамонтова. Теперь уже белогвардейцы под мощными ударами Красной Армии, бросив мечты о Москве, неудержимо откатывались на юг.

Центральный Комитет партии принял решение: "Советская власть в России в настоящее время настолько крепка и сильна, что может, не впадая в нервность, сохраняя обычный темп работы трибуналов и комиссий по борьбе с контрреволюцией, не допуская случайных ошибок, которые имелись в прошлом году, навести страх на врагов и обезвредить их организации" 8.

В Петроградскую губчека красноармеец привел задержанную им девушку. Девушка обронила на улице сверток, а когда он поднял его и хотел отдать, бросилась бежать. Это показалось подозрительным - кто же бегает от собственных вещей, - поэтому и привел. Теперь разбирайтесь, а ему пора в часть.

В свертке оказались карты и схемы с обозначением военных объектов. После первого же вопроса девушка разревелась. Сказать, от кого получила и кому несла свой злополучный сверток, упорно отказывалась, но свое имя, адрес и где работает отец, она все-таки назвала.

Отец девушки оказался французом, постоянно проживающим в России. Увидев дочь и документы, он не стал запираться. Да, он работал на резидента английской разведки господина Дюкса, но дочь ничего не знала, она просто выполняла его поручения, чисто технические. Он просит ее отпустить...

Подписывая протокол допроса, француз заявил: "Если бы не случай, вы бы меня не поймали".

"Ошибаетесь, - ответил ему тогда Дзержинский, - дочь ваша потеряла сверток действительно случайно, но красноармеец не случайно обеспокоился и задержал ее. Именно в том, что это не случайно, - сила ЧК".

Этот эпизод вспомнился Феликсу Эдмундовичу, когда он на VII Всероссийском съезде Советов слушал заключительное слово Ленина по докладу ВЦИК и СНК.

Владимир Ильич отвечал на выступление меньшевика Дана, на его выпады против ЧК.

"...Когда Советская власть переживает трудные минуты, - слышен голос Ленина, - когда среди буржуазных элементов организуются заговоры и когда в критический момент удается эти заговоры открыть, то - что же, они открываются совершенно случайно? Нет, не случайно. Они потому открываются, что заговорщикам приходится жить среди масс, потому что им в своих заговорах нельзя обойтись без рабочих и крестьян, а тут они в конце концов всегда натыкаются на людей, которые идут в эти, как здесь говорят, плохо организованные ЧК и говорят: "А там-то собрались эксплуататоры" 9.

Как метко сказано! Феликс Эдмундович вместе с делегатами съезда горячо аплодирует Ильичу.

Слова Ленина о людях, которые идут в ЧК и говорят о том, где искать заговорщиков, не выходили у Феликса Эдмундовича из головы и после окончания заседания. По дороге в ВЧК, поеживаясь от холода - дело было в декабре, и солдатская шинель плохо защищала от ветра, - он вспоминал о том, как с заявления молоденькой сестры милосердия из Покровской общины и письма рабочего завода "Каучук" Нифонова началось разоблачение савинков-ского "Союза защиты"; как моряк Ораниенбаумского воздушного дивизиона Солоницын помог раскрыть крупный белогвардейский шпионский заговор в Петрограде; вспоминал врача, пришедшего ночью к нему в ВЧК и поведавшего о том, что начальник Московской окружной артиллерийской школы Миллер втянул его в контрреволюционную организацию. Наблюдение, установленное тогда за Миллером, помогло наиболее полно раскрыть все звенья "Штаба добровольческой армии Московского района"...

Да, сила ЧК именно в том, что широкие массы трудящихся воспринимают дело защиты Советской власти как свое собственное, кровное дело.

Начался новый, 1920 год. Белые армии разгромлены на всех фронтах. "Верховный правитель России" адмирал Колчак взят в плен, а с освобождением от белых Ростова-на-Дону деникинская армия как единое целое перестала существовать, и ее добивали по частям. Советская республика получила возможность заняться восстановлением разрушенного войной народного хозяйства. VII съезд Со- ветов главное свое внимание уделил программе мирного социалистического строительства.

- Товарищи! Победы Красной Армии и разгром контрреволюции вовне и внутри создают новые условия борьбы с контрреволюцией, - говорил Дзержинский на заседании коллегии ВЧК. - Владимир Ильич в своем докладе на VIII Всероссийской конференции РКП (б) говорил, что террор навязала нам буржуазия и что мы первые сделали шаги, чтобы ограничить его "минимальней-шим минимумом", как только мы покончим с нашествием мирового империализма и военными заговорами. Это установка нашей партии, и мне кажется, пришло время осуществить ее на деле.

И Дзержинский предложил, чтобы ВЧК отказалась от применения смертной казни и вошла во ВЦИК и Совнарком с просьбой утвердить это решение и распространить его и на судебные органы.

Ленин горячо поддержал инициативу Дзержинского. Президиум ВЦИК и Совнарком издали совместный декрет об отмене высшей меры наказания как по приговорам ВЧК и ее местных органов, так и по приговорам городских, губернских, а также Верховного при ВЦИК трибуналов. В основу декрета почти без изменений легло постановление коллегии ВЧК, а под подписью Ленина стояла подпись Дзержинского.

В своем докладе на первой сессии ВЦИК седьмого созыва Владимир Ильич Ленин выделил этот декрет как особенно важное постановление в области внутренней политики. Он подчеркнул, что шаг, который сделал Дзержинский и который Советом Народных Комиссаров был одобрен, опровергает ложь, распространяемую буржуазной пропагандой, будто бы коммунистическая власть опирается на терроризм. "Само собой понятно, - указывал Ленин, - что всякая попытка Антанты возобновить приемы войны заставит нас возобновить прежний террор..." 10

А на следующий день открылась IV конференция губернских чрезвычайных комиссий, чтобы обсудить вопросы работы ЧК в новых условиях.

Перед началом заседания встал Ксенофонтов: - Товарищи! Вы все, конечно, знаете о награждении Феликса Эдмундовича Дзержинского орденом боевого Красного Знамени.

Зал взорвался аплодисментами. Переждав их, Иван Ксенофонтович продолжал:

- Но, возможно, не все успели прочесть само постановление ВЦИК. Разрешите его прочесть. "С того момента, как побежденная рабочим классом буржуазия перешла в борьбе с Советской властью к организации заговоров, террористических покушений и мятежей, тяжелая и полная опасностей задача борьбы с контрреволюцией была возложена ВЦИК на Феликса Эдмундовича Дзержинского.

В порученном ему ответственном деле т. Дзержинский в качестве председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем проявил крупные организаторские способности, неутомимую энергию, хладнокровие и выдержку, постоянно ставя интересы рабочего класса превыше всех иных соображений и чувств, - Ксенофонтов посмотрел в зал и, повысив голос, повторил: - превыше всех иных соображений и чувств. Работа т. Дзержинского, обеспечивая спокойный тыл, давала возможность Красной Армии уверенно делать свое боевое дело.

Ныне, когда победы над контрреволюцией на внешних фронтах и ее разгром в тылу дали возможность Советской власти отказаться от применения жестокого метода террора, ВЦИК находит справедливым наградить председателя ВЧК Ф. Э. Дзержинского орденом Красного Знамени".

Конференция приняла текст приветствия своему руководителю.

- Не я, а вся ЧК награждена этим орденом, - сказал в ответном слове Дзержинский,



Содержание




Hosted by uCoz